- Первым делом, как я за дверь вылетел, сейчас же руку за пазуху и
удостоверился, здесь ли мой бумажник? Оказалось, что он при мне. "Теперь,
- думаю, - вся забота, как бы их благополучно домой донести". А ночь была
самая темная, какую только можете себе вообразить. В лете, знаете, у нас
около Курска бывают такие темные ночи, но претеплейшие и премягкие: по
небу звезды как лампады навешаны, а понизу темнота такая густая, что
словно в ней кто-то тебя шарит и трогает... А на ярмарке всякого дурного
народа бездна бывает, и достаточно случаев, что иных грабят и убивают. Я
же хоть силу в себе и ощущал, но думаю, во-первых, я пьян, а во-вторых,
что если десять или более человек на меня нападут, то и с большою силою
ничего с ними не сделаешь, и оберут, а я хоть и был в кураже, но помнил,
что когда я, не раз вставая и опять садясь, расплачивался, то мой
компаньон, баринок этот, видел, что у меня с собою денег тучная сила. И
потому вдруг мне, знаете, впало в голову: нет ли с его стороны ко вреду
моему какого-нибудь предательства? Где он взаправду? вместе нас вон
выставили, а куда же он так спешно делся?
Стою я и потихоньку оглядываюсь и, имени его не зная, потихоньку зову
так:
"Слышишь, ты? - говорю, - магнетизер, где ты?"
А он вдруг, словно бес какой, прямо у меня перед глазами вырастает и
говорит:
"Я вот он".
А мне показалось, что будто это не тот голос, да и впотьмах даже и рожа
не его представляется.
"Подойди-ка, - говорю, - еще поближе". И как он подошел, я его взял за
плечи, и начинаю рассматривать, и никак не могу узнать, кто он такой? как
только его коснулся, вдруг ни с того ни с сего всю память отшибло. Слышу
только, что он что-то по-французски лопочет: "ди-ка-ти-ли-ка-ти-пе", а я в
том ничего не понимаю.
"Что ты такое, - говорю, - лопочешь?"
А он опять по-французски:
"Ди-ка-ти-ли-ка-типе".
"Да перестань, - говорю, - дура, отвечай мне по-русски, кто ты такой,
потому что я тебя позабыл".
Отвечает:
"Ди-ка-ти-ли-ка-типе: я магнетизер".
"Тьфу, мол, ты, пострел этакой! - и на минутку будто вспомню, что это
он, но стану в него всматриваться, и вижу у него два носа!.. Два носа, да
и только! А раздумаюсь об этом - позабуду, кто он такой...
"Ах ты, будь ты проклят, - думаю, - и откуда ты, шельма, на меня
навязался?" - и опять его спрашиваю:
"Кто ты такой?"
Он опять говорит:
"Магнетизер".
"Провались же, - говорю, - ты от меня: может быть, ты черт?"
"Не совсем, - говорит, - так, а около того".
Я его в лоб и стукнул, а он обиделся и говорит:
"За что же ты меня ударил? я тебе добродетельствую и от усердного
пьянства тебя освобождаю, а ты меня бьешь?"
А я, хоть что хочешь, опять его не помню и говорю:
"Да кто же ты, мол, такой?"
Он говорит:
"Я твой довечный друг".
"Ну, хорошо, мол, а если ты мой друг, так ты, может быть, мне повредить
можешь?"
"Нет, - говорит, - я тебе такое пти-ком-пе представлю, что ты себя иным
человеком ощутишь.
"Ну, перестань, - говорю, - пожалуйста, врать".
"Истинно, - говорит, - истинно: такое пти-ком-пе..."
"Да не болтай ты, - говорю, - черт, со мною по-французски: я не
понимаю, что то за пти-ком-пе!"
"Я, - отвечает, - тебе в жизни новое понятие дам".
"Ну, вот это, мол, так, но только какое же такое ты можешь мне дать
новое понятие?"
"А такое, - говорит, - что ты постигнешь красу, природы совершенство".
"Отчего же я, мол, вдруг так ее и постигну?"
"А вот пойдем, - говорит, - сейчас увидишь".
"Хорошо, мол, пойдем".
И пошли. Идем оба, шатаемся, но все идем, а я не знаю куда, и только
вдруг вспомню, что кто же это такой со мною, и опять говорю:
"Стой! говори мне, кто ты? иначе я не пойду".
Он скажет, и я на минутку как будто вспомню, и спрашиваю:
"Отчего же это я позабываю, кто ты такой?"
А он отвечает:
"Это, - говорит, - и есть действие от моего магнетизма; но только ты
этого не пугайся, это сейчас пройдет, только вот дай-я в тебя сразу
побольше магнетизму пущу".
И вдруг повернул меня к себе спиною и ну у меня в затылке, в волосах
пальцами перебирать... Так чудно: копается там, точно хочет мне взлезть в
голову.
Я говорю:
"Послушай, ты... кто ты такой! что ты там роешься?"
"Погоди, - отвечает, - стой: я в тебя свою силу магнетизм перепущаю".
"Хорошо, - говорю, - что ты силу перепущаешь, а может, ты меня
обокрасть хочешь?"
Он отпирается.
"Ну так постой, мол, я деньги попробую".
Попробовал - деньги целы.
"Ну, теперь, мол, верно, что ты не вор", - а кто он такой - опять
позабыл, но только уже не помню, как про то и спросить, а занят тем, что
чувствую, что уже он совсем в меня сквозь затылок точно внутрь влез и
через мои глаза на свет смотрит, а мои глаза ему только словно как стекла.
"Вот, - думаю, - штуку он со мной сделал!"
"А где же теперь, - спрашиваю, - мое зрение?"
"А твоего, - говорит, - теперь уже нет".
"Что, мол, это за вздор, что нет?"
"Так, - отвечает, - своим зрением ты теперь только то увидишь, чего
нету".
"Вот, мол, еще притча! Ну-ка, давай-ка я понатужусь".
Вылупился, знаете, во всю мочь, и вижу, будто на меня из-за всех углов
темных разные мерзкие рожи на ножках смотрят, и дорогу мне перебегают, и
на перекрестках стоят, ждут и говорят: "Убьем его и возьмем сокровище". А
передо мною опять мой вихрястенький баринок, и рожа у него вся светом
светится, а сзади себя слышу страшный шум и содом, голоса и бряцанье, и
гик, и визг, и веселый хохот. Осматриваюсь и понимаю, что стою, прислонясь
спиною к какому-то дому, а в нем окна открыты, и в середине светло, и
оттуда те разные голоса, и шум, и гитара ноет, а передо мною опять мой
баринок, и все мне спереди по лицу ладонями машет, а потом по груди руками
ведет, против сердца останавливается, напирает, и за персты рук схватит,
встряхнет полегонечку, и опять машет, и так трудится, что даже, вижу, он
сделался весь в поту.
Но только тут, как мне стал из окон дома свет светить и я почувствовал,
что в сознание свое прихожу, то я его перестал опасаться и говорю:
"Ну, послушай ты, кто ты такой ни есть: черт, или дьявол, или мелкий
бес, а только, сделай милость, или разбуди меня, или рассыпься".
А он мне на это отвечает:
"Погоди, - говорит, - еще не время: еще опасно, ты еще не можешь
перенести".
Я говорю:
"Чего, мол, такого я не могу перенести?"
"А того, - говорит, - что в воздушных сферах теперь происходит".
"Что же я, мол, ничего особенного не слышу?"
А он настаивает, что будто бы я не так слушаю, и говорит мне
божественным языком:
"Ты, - говорит, - чтобы слышать, подражай примерно гуслеигрателю, како
сей подклоняет низу главу и, слух прилагая к пению, подвивает бряцало
рукою".
"Нет, - думаю, - да что же это такое? Это даже совсем на пьяного
человека речи не похоже, как он стал разговаривать!"
А он на меня глядит и тихо по мне руками водит, а сам продолжает в том
же намерении уговаривать.
"Так, - говорит, - купно струнам, художне соударяемым единым со
другими, гусли песнь издают и гуслеигратель веселится, сладости ради
медовныя".
То есть просто, вам я говорю, точно я не слова слышу, а вода живая мимо
слуха струит, и я думаю: "Вот тебе и пьяничка! Гляди-ка, как он еще хорошо
может от божества говорить!" А мой баринок этим временем перестал
егозиться и такую речь молвит:
"Ну, теперь довольно с тебя; теперь проснись, - говорит, - и
подкрепись!"
И с этим принагнулся, и все что-то у себя в штанцах в кармашке долго
искал, и наконец что-то оттуда достает. Гляжу, это вот такохонький,
махонький-махонький кусочек сахарцу, и весь в сору, видно оттого, что там
долго валялся. Обобрал он с него коготками этот сор, пообдул и говорит:
"Раскрой рот".
Я говорю:
"Зачем?" - а сам рот раззявил. А он воткнул мне тот сахарок в губы и
говорит:
"Соси, - говорит, - смелее; это магнитный сахар-ментор: он тебя
подкрепит".
Я уразумел, что хоть это и по-французски он говорил, но насчет
магнетизма, и больше его не спрашиваю, а занимаюсь, сахар сосу, а кто мне
его дал, того уже не вижу. Отошел ли он куда впотьмах в эту минуту или так
куда провалился, лихо его ведает, но только я остался один и совсем
сделался в своем понятии и думаю: чего же мне его ждать? мне теперь надо
домой идти. Но опять дело: не знаю - на какой я такой улице нахожусь и что
это за дом, у которого я стою? И думаю: да уже дом ли это? может быть, это
все мне только кажется, а все это наваждение... Теперь ночь, - все спят, а
зачем тут свет?.. Ну, а лучше, мол, попробовать... зайду посмотрю, что
здесь такое: если тут настоящие люди, так я у них дорогу спрошу, как мне
домой идти, а если это только обольщение глаз, а не живые люди... так что
же опасного? я скажу: "Наше место свято: чур меня" - и все рассыпется.
